Мне было лет двенадцать. Отчим, подрабатывающий решалой “большими кулаками” у местных бандюжек, в пьяном угаре разбил бейсбольной битой все мои музыкальные диски и кассеты. Эту коллекцию я собирала с упорством маньяка на сэкономленные от завтраков копеюшки.
В картине мира моих родителей музыки и искусства не существует. Их просто нет. Это высмеивалось. Над этим издевались.
Когда отчим разбил бейсбольной битой мои мечты и кассеты, я возненавидела его всем сердцем. К сожалению, тогда я еще не сильно умела контролировать заряд энергии, отпущенный в пространство. В слезах и соплях меня трясло мелкой дрожью. Я собирала с линолеума то, что можно было еще спасти. И обещала про себя: не будет ему счастья. Мысленно ставила над ним не крест, а крестище. Огромный и жирный, состоящий из обиды и ненависти.
Это была моя первая осознанная агрессивная практика против моего обидчика. Что ж, история отчима вполне печальна. Он разорился, окончательно спился и сошел с ума. Я не специально, оно само. Просто не нужно обижать меня. Уже тогда я делала закономерности. И одна из них гласила: пока он не будет ко мне добр, он будет болеть. Он сам сделал выбор.
